Вельш Ирвин - Евротраш
Ирвин Вельш
Евротраш
Я был анти-все и анти-все. Я не хотел видеть людей вокруг себя. Это
отвращение не являлось какой-то большой и тревожной болезнью, это было всего
лишь зрелым признанием моей собственной психологической ранимости и нехватки
качеств, необходимых для компаньонства. Мысли боролись за место в моем
забитом мозге так же, как я боролся, чтобы придать им же какой-нибудь
порядок, который бы мог послужить мотивировкой в моей вялой жизни.
Для других Амстердам был волшебным местом. Светлое лето, молодые люди,
наслаждающиеся достопримечательностями города, олицетворяющего
индивидуальную свободу. Для меня же он был слегка скучной серией размытых
теней. Яркий солнечный свет вызывал у меня отвращение, я редко отваживался
выходить из дома до наступления темноты. Днем я смотрел по телевизору
программы на английском и голландском и курил марихуану. Рэб был менее чем
гостеприимным хозяином. Даже не чувствуя глупости своего заявления, он
проинформировал меня о том, что здесь в Амстердаме он известен под именем
Робби.
Неприязнь Рэба/Робби ко мне тлела, скрываясь за маской его лица,
выкачивая кислород из маленькой комнатки, на которой я соорудил себе
маленький диванчик. Я замечал, как мускулы его скул дергались в сдерживаемой
ярости, когда он приходил домой -- грязный, мрачный и усталый от тяжелой
физической работы, чтобы найти меня, нежащегося перед теликом, с привычным
косяком в руке.
Я был обузой. Я был здесь всего пару недель, уже три недели как
завязал. Мои физические симптомы пошли на убыль. Если ты можешь продержаться
месяц, у тебя есть шанс. Все же, я чувствовал, что наступило время подыскать
новую хату. Моя дружба с Рэбом (теперь, конечно, перерожденным в Робби) не
могла бы пережить этот односторонний эксплуатационный способ общения, на
котором я ее основал. Хуже было другое -- мне было на все насрать.
Одним вечером, примерно через две недели после того, как я поселился у
него, он решил, что с него достаточно. -- Когда ты начнешь искать работу,
кореш? спросил он, с заметным напускным безразличием в голосе.
-- Я ищу, приятель. Вчера ходил в пару мест, посмотрел на то-се,
понимаешь? Не скрытая ложь, которую я сказал с изобретательной
откровенностью. Так мы и жили -- напускная цивильность в контексте обоюдного
антагонизма.
Я сел на 17-ый трамвай, который останавливался рядом с маленьким
депрессивным жилищем Рэба/Робби в западном секторе, чтобы добраться до
центра. Ничего никогда не происходит в местах, схожих с тем, в котором я
остановился, голландцы называют их Slotter Vaart. Везде панельные стены и
бетон. Один бар, один супермаркет, один китайский ресторан. Все это могло
быть где угодно. Всегда необходим центр города, чтобы уловить дух места. Я
мог опять быть в Вестер Хэйлис или на Кингсмиде, в одном из тех мест, от
которых я и убежал сюда. Только никуда я не убежал. Один мусорный бак для
бродяг вблизи от action strasser ничем не отличается от множества других, и
не важно в каком городе он находится.
В своем нынешнем душевном состоянии я ненавидел любое общение с людьми.
И Амстердам -- очень плохое место в такой ситуации. Не успел я задымить в
Дамраке, как тут же ко мне пристали. Моей ошибкой было то, что я стал
озираться по сторонам, пытаясь сориентироваться. -- Француз? Американец?
Англичанин? Спросил меня мужик арабского вида.
-- Отъебись, прошипел я.
Даже когда я ушел от него в английский книжный магазин, я все еще мог
слышать его голос, перечисляющий наркоту в ассортименте. -